• Главная
• Свидетельства
• Петров Николай Петрович

Петров Николай Петрович, 1922 г.р. (д. Заходы Печорского района Псковской области).

32 стрелковая бригада в ноябре 1941 года была сформирована из курсантов Пуховичского пехотного училища, дислоцированного в г. Великий Устюг, Череповецкого училища связи, Архангельского танкового училища и пограничников, отошедших от границы с Финляндией.

Формировались в Архангельске, п. Няндома (лесопильный завод). Закрепление бригады проходило в районе Архангельска, а потом, после 300 км марша на лыжах в г. Онеге. Далее - снова 300 км марша к железной дороге и по железной дороге. Прибыли в г. Волхов и поступили в распоряжение командира четвертого гвардейского корпуса 54 армии (командующий генерал Федюнинский, Волховский фронт).

Бригада в составе корпуса с боями продвигалась в направлении на Любань, как нам пояснили: конечная цель – прорыв блокады Ленинграда.

БОЙ 20 марта 1942 г.

Этому бою предшествовал многокилометровый поход по лесам на лыжах в отрыве от своих тылов и соседей.

В период этого тяжелейшего марша на лыжне (как правило, шли в колонне по двое) на одной из остановок я улучил момент, сошел с лыжни в сторону, упал на снег и уснул. Через сколько времени я проснулся – я не знаю, но почувствовал, что замерзаю и какая-то сила вмиг поставила меня на ноги… Я начал делать всевозможные упражнения, чтобы согреться.

В лесу была тишина. Я понял, что нужно двигаться, чтобы не замерзнуть. По своей лыжне я вышел на лыжню, по которой ушла бригада.

Когда я шел по лесу, вдруг мне показалось, что я вижу землянку под снегом, и из неё идет дым. Я подошел ближе, а там стояла елка, на лапах которой лежал снег. Так я блуждал до рассвета. С рассветом я вышел к дороге и прямо на обочине споткнулся о провод связи, проложенный вдоль дороги, и решил идти вдоль дороги, держась вблизи провода. Вскоре я встретил шалаш. В нем горел костер, и лежали (один сидел) шесть связистов. Сняв лыжи, я вполз в шалаш, сказал, кто я, и повалился спать. Проснулся я от страшного грохота. Мы выскочили из шалаша, и увидели, что на дороге и вблизи рвутся снаряды. Когда несколько утихло, я расспросил связистов, что они знают о нашей бригаде. Они сказали, что в 1,5 или 2-х км отсюда они перешли ночью шоссе. Было уже часов 8-9 утра.

Люди в бригаде были изнурены, и она ушла недалеко, через 4-5 километров я встретил стоянку бригады. Доложил своему командиру, тотчас был у комбрига. И через примерно полчаса уже наша рота шла обратно за мешками с продуктами.

Марш перед боем (с 19 на 20.03)

Шли медленно, и вот уже на рассвете, выйдя на опушку леса, разведчики увидели прямо перед собой, метрах в 200 – 300 от леса, огромную колонну немцев на санях и пешем строю, идущих по дороге (скорее сказать, бредущих). Выглядело это так:

И вот по колонне понеслись команды: «подтянуться», «командиров в голову колонны!» И через какое-то время раздалась нестройная стрельба, которая с каждой минутой усиливалась, все загудело от команд. Мы начали спешно развёртываться в боевой порядок, правда, с большим трудом, т.к. еще был густой и глубокий снег.

Когда я со своим взводом оказался на опушке леса, то увидел следующую картину: впереди, в метрах 50-100, в беспорядке, в снегу, лежали наши воины и вели огонь по немцам, которые повернули налево на 90 градусов и побежали по снегу от дороги. Многие залегли прямо на дороге и вели огонь по нам, все больше наших подразделений появлялось на опушке и с ходу открывало огонь. Усталости как не бывало.

Немцы, захваченные врасплох, насколько им позволял снег, убегали от дороги. Я увидел, что группа, человек в 20 – 30, побежала по дороге к деревне, которая находилась в 500-700 м впереди.

Наш батальон развертывался на правом фланге, поэтому мы развернулись наперерез этой группе, ведя огонь на ходу; они не успели добежать до деревушки, повернули налево и, пробежав метров 50, исчезли из виду.

Я сначала не понял, в чем дело, а дело в том, что деревня Коровино стоит на берегу реки Тосно. Река примерно такая, как Шелонь, может несколько шире, а берега такие крутые, как в Дедовичах, и они скатились по снегу на лед реки, некоторые начали карабкаться на противоположный берег реки, а большая группа по льду двигалась к следующей деревне.

Вот наперерез мы и рванулись по берегу. Проскочив метров 100 – 150, залегли и с берега расстреляли прямо на льду эту группу, скатившись на лед, и по льду решили прорваться в следующую деревню, которая стояла тоже на берегу реки и отчетливо была видна суматоха, происходившая в ней: огромное количество подвод и немцев. Мы с ходу открыли огонь. Сначала по нам прогремели одиночные выстрелы, потом огонь усилился и когда я оглянулся, уже несколько человек лежали на льду. Со мной была группа человек 12-13, и нам ничего не оставалось. Мы были у деревни, на льду. Залегли и открыли огонь. Целей было много, которые бегали, прыгали, суетились. Мчались подводы справа и сзади над нами по берегу. Велась сильная стрельба. Я понял, что это наши подходят к деревне, но в это время лежавший слева от меня мой командир отделения мне крикнул: «Я ранен!» Я крикнул: «Ползи, если можешь, назад».

Еще несколько раз выстрелил и получил сильный удар в плечо (правое), и от этого удара меня перевернуло на спину.

Как я не пытался перевернуться на живот, это мне не удавалось. В это время раздалось громкое «Ура!» Наши врывались в деревню. Костин уже стоял на ногах и протягивал мне руку, пытаясь поднять меня. Поднял и мы, уже без лыж, побрели по льду назад, в деревню Коровино.

Выбрались в деревню на берег. Деревня была занята нашими и здесь нас встретила санитарный инструктор, завела в дом, посадила меня на лавку у стола и принялась за работу.

В доме была хозяйка лет 35. Она сказала, что у неё в комоде есть много немецких бинтов, которые тут же пошли в дело.

Хозяйка была очень дружелюбная и предлагала нам еду.

В это время, когда меня перевязывали, в избу забегали женщины и ругались на хозяйку (подробности упускаю).

После перевязки меня сёстры и хозяйка положили на её постель – соломенный матрац. После перевязки ко мне положили Костина. Он был ранен в плечо, перебита ключица…

Начинается статика позиционной войны для нашей бригады, которая вскоре (время мне неизвестно) попадет в окружение, ну а для меня - ожидание возможности попасть в госпиталь.

Здесь для меня много всяких воспоминаний, ведь с 20 по 28 марта «лежания» прошло огромное количество событий. Описывать это долго. Хочу выделить несколько: первое – исключительно высокий моральный дух молодежи (а все мы – курсанты девятнадцати – двадцати лет). В то время мы не только не верили, что нас можно победить, а мы думали даже, что мы победу одержим очень скоро. Дней через несколько немцы опомнились и закрепились на противоположном берегу, подтянули силы и решили одним ударом покончить с нами, но просчитались: весь берег и лед реки был завален их трупами.

Каждый дом, сарай, баня - все, что можно, было укреплено, и у оружия стояли (опытные) – я беру это в скобки, но уверенные, что они знают, как надо воевать, воины. Ведь не зря же нас учили в училищах? Немцам это было не понять, и они после неудачных наскоков начали методическое уничтожение нашего подразделения.

Вскоре, на участке обороны нашей деревни были выбиты все до одного командиры. Но ребята не растерялись, выбирали из своих самого достойного, он снимал с убитого своего предшественника командирскую портупею с наганом и вступал в командование. Мы в свою очередь очередного командира ночью в избу вызывали с докладом об обстановке, и это уже было вроде закона.

(Мы – это забитая от стены до порога изба с тяжелоранеными. Нас было по 25-30 раненых. Все, кроме нас, лежали на полу. Наша привилегия в том, что мы в избу попали первыми. За сутки в избе умирало 3-5 и более человек). С наступлением темноты командир присылал двух – трех человек или приводил их, когда приходил с докладом. Они выносили убитых. В котелках приносили снег, растапливали его и поили раненых, потому что все истошно просили пить и матерились на ни в чем неповинных товарищей. Есть никто не просил. Знали, что и они, кто нас еще защищал, голодают и многие сутки не ели.

Приведу последний доклад в ночь с 27 на 28 марта. Появился подтянутый, при портупее, бодрый высокий курсант и сказал, что нас осталось 15 человек. Мы в нескольких местах на каждого человека оборудовали несколько бойниц. Ночью, особенно у многих убитых, забираем боеприпасы - на один-два штурма хватит …. Будем держаться до последнего.

В четыре часа ночи в нашей избе появилась с вещевым мешком медичка (сан. инструктор), которая меня перевязала и сказала, что по пути к нам из штаба бригады, которая расположена в 2-х км. в лесу, у тропы, с убитого сняли вещевой мешок, который видимо был послан к нам с продуктами, и, развязав его, стала нам раздавать содержимое мешка: сухари, галеты. В нем была и 1 бутылка водки. Так как из всех, здесь лежащих, она помнила нас, потому что перевязывала, она подошла к нам и, обращаясь ко всем, кто был в избе, сказала: «Кто только может, прошу уходить отсюда! Я выведу Вас на тропу и укажу куда идти».

Она помогла мне сесть и стала давать, кто мог пить, по 20 гр. водки. Рядом со мною на полу лежал раненый. Мы не раз с ним говорили, что нужно идти, потому что в избе не было в рамах стекол. Температура уличная. Нас ожидает здесь только смерть.

Договорились помогать друг другу, как только можем.

……

Зашли в штаб бригады. Нам ответили: «Запрещено! Отправляйтесь в тыл, в лагерь раненых…»

И так мы побрели дальше. Когда стемнело, мы увидели впереди много огней. Это в шалашах и просто на снегу горели костры, около которых по 5-8 и более человек лежали и сидели раненые нашей бригады, отошедшие из района боёв за эти 8 дней. Кое-где лежали уже мертвые.

Подойдя к одному из шалашей, в котором горел костер и вокруг сидели человек 6 – 8, мы попытались в него влезть, но места тут для нас не оказалось.

События той ночи:

- примерно в 22 часа над лесом застрекотали самолеты на малой высоте. Население лагеря оживилось. Большинство вылезли из шалашей и начали бегать. Покинули раненые и шалаш, около которого мы находились. В это время мы в него залезли. Через несколько минут старожилы волокли мешок, перевязанный толстой железной проволокой, вспороли его и начали делить содержимое: сухари, гороховый концентрат в брикетах, куски сахара, несколько банок мясных консервов. Наши старожилы подобрали его, и мы не остались обделенными. Над костром повесили котелки со снегом, и начался пир. Оказывается, уже несколько ночей с самолета У-2 сбрасывали продукты, подкармливая раненых.